Дневник.

 

Стоило бы написать, что поход по Южному Уралу был нашей общей мечтой. Но он не был нашей мечтой. Нашей мечтой был поход по Приполярному Уралу. Мы отказались от Приполярного Урала в пользу более простого Южного, отказались, подчиняясь здравому смыслу и доводам Леши Дещеревского. И оказалось, здравый смысл с Лешей указали верный путь. Выполнить маршрут – двойку оказалось сложнее, чем думалось, а качество подготовки физической и подготовки технической оказалось хуже, чем следовало бы. Маршрут был выполнен с трудом, но и без перенапряжения. У группы был опыт в целом ровно на двойку, и двойку мы выполнили. Опыт был ровно на Южный Урал, и ни градусом широты севернее. В походе не было сколько-нибудь значимых ошибок, неполадок или происшествий. Но недостатков хватало. Идеальные условия для получения опыта. Итак, что же мы все запомнили.

 

Пущино. Отъезд.

Стоило бы написать, что наш отъезд был организованный и торжественный, что нас провожали друзья и родственники, что все умилялись и восхищались нами. Но если так написать, то это будет не совсем правда. Бегство врангелевцев из Крыма – вот на что был похож наш отъезд. Мы опаздывали на электричку, мы бежали из клуба, кто как мог, по двое, по трое, бросая лыжи и снаряжение, теряя шапки и перчатки, оставляя запасы продовольствия. Мы забыли термоса, еду в поезд, все сало, весь сыр и все масло, мы оставили часть аптечки и едва не забыли лыжи. Нет, мы не пали духом, не поддались отчаянию и смятению. Но не потому, что мы были мужественны и тверды. Нет, просто мы тогда еще не знали, что в Москве оставлен был еще и весь запас спирта.

И только чудо могло помочь нам, грешным, успеть на поезд. И чудо было явлено. Подъехал к нам святой отец на грузовичке и подвез нас на вокзал и подарил всем чудесные монашеские шапки балаклавы и благословил на подвиги. Тогда мы воздали хвалу небесам, надели на себя чудесные шапки, превратившись в лыжников-расстриг, сели в электричку и дух наш воспрял. В Москве мы покупали продукты и термоса и ждали, успеет ли приехать Миша Громов. Все волновались, ведь у него не было чудесной шапки с благословением от батюшки. Но зато у него был легкий рюкзак без спирта. Свободный от тяжести греха Миша стремительно несся к вокзалу и успел таки впрыгнуть в последний вагон отходящего поезда.

 

Поезд. Приезд в Тюлюк.

Совсем никого не стеснив, вагон мы превратили в ремонтную мастерскую. Расположились поудобнее, рассовали к соседям лыжи и рюкзаки и ночами ремонтировали крепления и шили палатку. Скрипели, шумели, сопели, стучали и ковырялись в железках. Стоило бы написать, что мы подружились со всеми вокруг, что все расспрашивали нас о походе, удивлялись нашему упорству и трудолюбию. Но если так написать, то это опять будет не совсем правда. Все вокруг ненавидели нас. То есть, сначала нас просто недолюбливали за суматоху. Но в последнюю ночь мы решили взвешивать наш груз и благородно вырывали друг у друга самые тяжелые куски, рыча и ссорясь. Да, наш маленький красный безмен и сейчас, наверное, сниться в кошмарах нашим попутчикам. Что ж, зато мы взвесили каждый грамм.

Вязовая встретила нас сильным морозом и пустынной остановкой. Конечно, маршрутка запоздала, но все-таки приехала. Она довезла нас в Тюлюк и мы радостно вывалились из нее вместе с бутылкой бальзама «Иремель», вкус которого нам поэтому изведать так и не пришлось. Было одиннадцать часов дня. Наконец то можно было надевать лыжи и рюкзаки.

 

День первый. Выход на маршрут.

Погода идеальная. Легкий морозец, солнце. Так будет все десять дней. Днем будет даже жарко, ночью мороз, иногда сильный. Приятно и комфортно.

Мы не успели сделать первого шага, как на лыже у Никиты Демидова поломалось крепление. Неполадка мелкая, но досадная. Не успели мы сделать первые сто метров пути, как начал падать в снег, удавливаемый рюкзаком, Рома Ветров. Падать часто и надолго. Обезображенный шерстяной маской, ослепленный очками сварщика и задушенный сигаретой он, рыча, словно одолевая последние метры к вершине Эвереста, раз за разом поднимался из сугробов. Ему приходил на помощь Никита. Они страшно рычали, хрипели, но шли вперед несмотря ни на что. Вот истинный подвиг полярников. Не успели мы одолеть первые двести метров, как поломалось крепление у Миши Громова. Он не рычал, он просто плохо отзывался о качестве ремешков. Очень плохо. Невозможно здесь привести его слова. Их могут прочитать дети. Одолев первый крутой подъем, по непонятной причине стали отставать Вася Демидов и Саша Веремеева. Оба они утверждали, что они в расцвете сил, они могучи как два слона и рюкзаки им тяжелыми нее кажутся. Остальные кивали, даже не утруждая себя сделать вид, что поверили. В общем итоге потеря времени была такова, что привал-обед был сделан всего в двух километрах от точки старта. Груз перераспределили и группа, постепенно потея на солнышке, двинулась дальше. Оказалось, что мы устали. Случайность, конечно. Конечно случайность. Поставили палатку и устроили в ней чудо печку со сверхнадежными искрогасителями системы Демидова-Кравченко. Чудо печь, наша отрада, наша надежда и опора. В ту страшную первую ночь мы хрипели в дыму, холоде и едких испарениях и спальники заляпала липкая черная гадость, стекавшая в палатку со сверхнадежного искрогасителя системы Демидова-Кравченко. Утром Вася Демидов отказался от своего авторства, предоставив расхлебывать все мифическому Кравченко, десятому члену группы. Кравченко был в ответе за все.

 

День второй. Подъем.

Все хотели идти наверх, к манящей своей сложностью и труднодоступностью вершине Иремеля. К полудню, еле-еле одолев едва ли половину подъема к перевалу, отдельные предатели и слабаки, подрывая моральный дух группы, вершину эту стали называть Еле-ель. Тогда же нам открылась страшная истина. Мы поднимались неверной тропой, и от Иремеля нас отделяет широкая долина. Чуть позже, а именно к вечеру, недалеко от перевала, когда группа присела пообедать дивновкусной пахлавой, Леша Дещеревский, наш глава и штурман, отказался от еды, от питья, от сна и отдыха и, дико подвывая и пересохшими губами шепча, - «Иремель, Иремель», схватил лыжы, палки, и, бросив рюкзак, увлекая группу за собой, побежал к перевалу. Группа давилась пахлавой на бегу и произносила плохие слова. Те самые, которые когда-то уже произносил Миша Громов. Мы по-прежнему не вправе привести здесь их целиком. Вот только одно самое безобидное, - «Ненормальный!».

На перевале два могучих  и неутомимых слона, Вася и Саша, повернули назад ставить лагерь. Иремель был покорен без них. И когда группа, выбившись из сил, терзаемая морозом и ветром, угнетаемая своими страшными масками и очками, потерявшая надежду покорить необозримого и непокорного гиганта, собрав всю волю в кулак и преодолев себя, свои страхи и бессилие, свою немощность и человеческие пороки, все-таки взошла на сверкающую вершину, Леша сказал торжественно, - «Вот, я хочу поздравить всех нас, мы взобрались на вершину сложности один а». Это был страшный удар.

Вернувшись темной ночью в лагерь, Леша молил о кружке воды и сухом пряничке. Он выбился из сил и всем сообщал это. Такова была цена его триумфа. Такова была цена его жертвы. Такова была цена недоеденной пахлавы. Вот что стоило всем нам покорение неприступной и страшной  вершины один а. Кусок пахлавы.

 

День третий. Спуск.

О, какое великолепие! О, как чудесен мир! О, как прекрасны эти горы! Мы едем вниз с перевала.

Но есть один человек, кто проклинает этот мир и эти горы. Кто не едет, а катится кувырком. Есть один человек, к которому судьба немилостива. Его рюкзак мастодонт среди высших форм жизни. Он как стог сена, как уродливый горб. Как страшный сон. Он хочет свалить этого человека в каждый сугроб на повороте. Не дает ему встать.

Имя этого несчастного человека Женя Мякишев. Он страдал. Он страдал от первого до последнего дня. Но только в последний день мы все, наконец, осознали, ЧТО перенес этот человек, вынеся тяжесть и уродство древнего рюкзака. Мы все преклонились перед его мужеством. Но тогда, в третий день, мы, объятые гордыней, в душе смеялись и хохотали, проезжая мимо него, беспомощно барахтающегося в снегу.

Мы спускаемся по курумникам, тяжело тропим по реке Тыгыну, становимся на ночлег. Ночь, морозная и безмолвная, страшная, окружает наш стан. Но чудо-печь страшит нас больше. Лучше отдать себя в лапы холода ночи, чем лечь в палатку. Нет никого, кто смог бы обуздать Чудо-печь. Никого кроме Жени. Только ему, истинному Укротителю Печей, Чудо-печь покорилась. Она перестала дымить. Нрав ее стал кроток и послушен, тепло ее разлилось в палатке, обогревая смерзшиеся тела, суша одежду и обувь. И группа спала сладко и безмятежно.

 

День четвертый. Через гору.

В этот день мы свернули с Тыгына, оставив позади снежный Иремель, и перевалили по склону в соседнюю долину. Тропили весь день, и наградой стал спуск в конце дня, когда нам открылась чудесная панорама гор Южного Урала. Мы ночуем в долине, а утром нас ждет красивый рассвет над восточными хребтами. И Кравченко. Он возник ниоткуда, сам собой. Он принес изюм и всю ночь спал под ковриком. Все видели его бахилы, торчавшие из-под коврика. Тогда даже самые неверующие уверовали – Кравченко существует. Десятый в группе. Потом, в другие ночи мы часто видели то его куртку на шесте, то снова его бахилы. Только его сверхнадежного искрогасителя мы больше не видели никогда.

 

День пятый. Тяжелый.

Мы стараемся нагнать километры, потерянные в суматохе и неустроенности первых двух дней. Идем быстро, по равнине, но после обеда силы иссякают. Отстают Вася, Саша и Женя. Очень устал Рома. Неутомимо бегут впереди Никита и Миша. Маленькая Люба подает пример стойкости, силы и быстроты. Невзирая на диагонально повисший на спине рюкзак, рядом с ней бежит, по привычке не толкаясь палками, Зоя. Все знают, если Зоя вдруг начнет помогать себе палками, она может взлететь и скроется впереди и всем будет стыдно. Зоя благосклонна к нам и щадит наше самолюбие. И, конечно, презрев себя, тропит, убегая с привалов, привычно уже отказываясь от перекусов, беззаветно преданный второй категории Леша Дещеревский. Мы становимся на ночлег рано, все устали. Сегодня дежурит Рома. Сегодня праздник. Сегодня спирт. Два глотка. Но даже сам Рома не в силах внушить себе бодрую радость. Ведь спиртораспитие греховно. И Рома наказан судьбой. Ночью мороз. Рома дежурит, но засыпает у печки, и она гаснет. В тот страшный час Рома глядел в глаза космическому холоду. Его смерзшиеся пальцы были бессильны разжечь огонь. Его губы напрасно исторгали богохульства и проклятия. Он замерзал, и он знал это. И это знали те, кто лежал в спальниках. И они тоже замерзали и молились за Рому. И только Никита нашел те две пластмассовые спички, давшие огонь и спасшие Роме рассудок. Хотя кто знает, спасли ли они его, и какие следы оставила в его разуме та ночь. Утром глаза его были безумны. Он познал ледяное безмолвие. Он видел вечность. Он навсегда стал другим.

 

День шестой. К магазину.

Да, в тот день мы были подобны богам. Мы летели над снегом и буреломом. Мы тропили как одержимые. Миша и Никита совсем стали похожи на двуногие бульдозеры. Ну и, конечно все мы привыкли видеть впереди перекошенный рюкзак, нелепо надетый на грейдер Лешу. Двигались стремительно. Мы потели как рыбы на экваторе. Километры оставались позади. Наконец, выскочили на лед дороги и мчались вниз до боли в ногах. Впереди было заманчивое Верхнеаршинское. И магазин. Такой далекий и такой желанный. И мы влетели в село и вытащили из дома заспанную продавщицу, и она отдала нам все, что мы захотели. Наши силы утроились. В ком-то бурлил сок, в ком-то пиво. Мы вновь были полны энергии и стремления вперед. О, это сладкое чувство окрыленности и эйфории нам не забыть никогда. Мы взлетели не перевал и спустились на поляны и разбили лагерь в считанный час. И гитара играла весь вечер, она была нам наградой. Ведь мы нагнали километры, потерянные в первые дни.

 

День седьмой. Наверх.

До гор, до хребта Кумардак мы бежали по лыжне. Но она завела нас в скалы и оставила, выдохшихся, отвернув вправо. Леша повел нас вверх. Через бурелом, Через скалы и лед. Мы не стонали, мы шатались, но шли. И Рома Ветров тоже шел, и глаза его были залиты кровью. Тогда мы прошли сто проклятых метров вперед и поднялись на двадцать проклятых метров вверх. И там Леша сказал нам, - «Мы идем неверной тропой». Мы и сами видели это, впереди уходили вверх скалы Кумардака. А может быть Машака, нам было уже почти все равно. И Леша сказал нам, - «Нужно идти вниз, идти обратно». Тогда вдруг раздался отчаянно дикий рев, и Рома Ветров вышел вперед и голос его был страшен, - «Я отдал полжизни за эти проклятые двадцать метров, я не пойду вниз». Так сказал он, и все мы в душе согласились с ним, и тогда Леша ответил, - «Мы не пойдем вверх, мы не пойдем вниз, мы пойдем вдоль». И мы пошли вдоль хребта. Я думаю, это чудо, что Рома не оставил там вторую половину жизни. К вечеру, под перевалом, мы обмотали лыжи стропой и так, легко и удобно, поднялись на хребет Кумардак. Ночевку сделали из принципа на самом краю вершины, открытые ветру. Так захотел Никита, так мы попробовали на себе ветер севера. Ветер и впрямь был сильный, но он нам не мешал. Мы устроились вполне комфортно. Но самое главное, мы увидели, наконец, сердце Урала и его дикая красота открылась нам во всю ширь. Под нашими ногами лежала долина Юрюзани, и напротив высился хребет Машак. А на юге горела закатом Ямантау. Это была наша самая красивая стоянка, и ее запомнил каждый из нас.

Ну и, конечно, подъем на хребет взял свое. Мы были голодны. Мы умоляли завхоза, суровую Зою, о сале, и сало было нам дано. Ибо Зоя сжалилась над нами и явила свою доброту. И мы выпили по глотку спирта. Ибо такова была наша радость.

 

День восьмой. Траверс.

Это был наш самый красивый переход. Ради этого стоило влезть на хребет, оставив у его ног половину Роминой жизни. Красота снежных склонов, скал, укутанных в белые мантии елей, очаровывает нас, мы не чувствуем усталости. Под нами долины, хребты и леса. Наш дух выше горных вершин. Уже после обеда мы выходим на перевал и поднимаемся на Колокольню. Впереди Ямантау, красивая и манящая. Но у нас нет времени идти к ней. Завтра мы повернем к предгорьям. Вечером Леша заявил, что уже никуда не спешит, что нашел смысл жизни, что взял все вершины, что двойка выполнена, что он готов со спокойным сердцем покинуть сей мир гор и перевалов и идти зимним лесом к Белорецку, идти спокойным неторопливым шагом умиротворенного старца. В его взгляде уже и впрямь не было той одержимости и безумия, что одолевали его все предыдущие дни. Мы, конечно, поверили ему.

 

День девятый. Спуск в долину.

На рассвете на Колокольню поднимаются Никита и Люба. Вчера они разбивали базовый лагерь. Наступает утро, и мы лениво выходим на маршрут. Три километра спускаемся вниз. Находим открытый склон и съезжаем по нему. Впереди летит, демонстрируя чудеса слалома, Миша. Веревки вместо креплений, Громов вместо Путина. Бог лыж. Барахтаясь в сугробах, мы завидовали ему самой черной завистью.

Леша говорит, ЛЭП совсем близко. Мы верим ему. Мы тропим сквозь лес. Тропим часами. ЛЭП нет. Оказалось, ЛЭП вдвое дальше. Мы устали, мы голодны, мы хотим мяса, мы все смотрим на Лешу. Леша отдает свои шоколадки. Но силы не восстанавливаются.

Мы одолеваем перевал и первого из нас настигает безумие. Рома поет во все горло. Чтобы он заткнулся, его заставляют тропить. Рома смолкает, но ненадолго, безумие вновь настигает его и он снова надрывно и истово воет. Тогда сумасшествие охватывает всю группу. Мы падаем в снег и воем вместе с ним. Вася и Миша зачем-то садятся верхом на рюкзаки и делают вид, что они едут на конях и машут перьями на шляпах. Они очень хотели ехать на конях. Еще они, наверное, в детстве хотели работать мушкетерами. Ясно, что пора было вставать на ночевку. Последнюю ночевку похода. Мы разбили лагерь прямо на краю просеки.

 

День десятый. К Белорецку.

Леша сказал, что дорога близко. За перевалом. Мы одолели их три. Дороги не было. Наконец мы нашли ее подобие. Разбитые тракторами ледяные колдобины. Сказать, что на этом спуске мы часто падали, это то же самое, что сказать, что прошлой ночью мы часто моргали. Мы завалили своими телами эти два километра. Мы чаще лежали, чем ехали. Наш подвиг неизмерим. И совсем уж нечеловеческий подвиг совершили Женя и его верный рюкзак. Они шли последними и пропахали дорогу вдоль и поперек, они боролись до конца. Они оба герои и оба достойны славы. И конечно, как это часто бывает с великими, слава рассорила их. Да, это горько сознавать, но Женя возненавидел свой рюкзак в тот день. И дружба между ними уже не возродилась никогда. А жаль. Подумаешь, всего-то неудобный, несоразмерный, ненавистный, смешной, дурацкий, тяжелый, старый, уродливый, огромный, кривой, и рваный рюкзак.

Мы в первый раз обедали супом. Мы готовили его на огне. Все запасы были съедены, и нам оставалось только бежать к Белорецку. И мы бежали. Леша сказал, асфальтовая дорога близко. И повернул в лес на гору. Пришлось оттуда возвращаться. На дороге мы были только в сумерках. Мы шли к ней двадцать километров вместо обещанных десяти. Мы были злы. Мы двинулись дальше. Ночной переход по дороге был красив и суров. Но мы безнадежно опаздывали к поезду на Уфу.

На дороге не было ни одной машины. Только вдруг из темноты выскочил конек-горбунок – «Ока», а за рулем сидела девушка Катя. Все мы очень удивились, но вовсе не обрадовались. Ведь курица не птица, а «Ока» не машина. Но у Кати на этот счет было свое мнение. Она остановилась и велела нам залезать. И после того, как в «Оку» впихнулись люди, лыжи и груз, и, казалось, больше ничего туда уже не влезет, мы ухитрились всунуть туда еще и фонарик с двумя батарейками. При этом, ни руки ни ноги ни лыжи не торчали из окон, а все люди были аккуратно просунуты вверх тормашками между креслами и рюкзаками. Так Катя аккуратно собрала всех нас по дороге и заботливо перевезла в Белорецк.  Здесь мы залезли в маршрутку и оказались на станции, в тепле и поблизости от ряженки и булочек. Зоя, суровая и непреклонная Зоя, была счастлива и беспечно улыбалась. Мы сразу воспользовались этим и безнаказанно сжевали все остатки сухого молока. Больше еды у нас не осталось ни грамма. Леша Дещеревский, автор раскладки «тысяча и один способ разнообразить пост», был доволен.

 

Поезд. Возвращение в «Азимут».

Мы купили булочек и рогаликов и сели на поезд в Уфу. В поезде мы купили кучу булочек с сосисками и приехали на вокзал и купили булочек с мясом. Потом мы сели в поезд на Москву и купили там пирожков с картошкой, причем купили не один раз и не только с картошкой. Когда мы приехали в Москву то на станции купили булочки с сыром и еще купили пирожков в электричке и потом еще целую гору булок, пирогов и ватрушек Леша купил в Серпухове, хотя всех этих кренделей в раскладке не было, а нас уже тошнило от мучных изделий. Но Лешу никто не мог оттащить от свежего хлеба. Наконец все забились в автобус и поехали в Пущино. С нами в Пущино ехал огромный пакет ватрушек.

И мы приехали в «Азимут» и здесь нас ждали теплый прием и три килограмма сала. Мы радостно ели прохладные вкусно просоленные белые ломтики с прослойками сочного мяса и никак не могли остановиться. Сердца наши оттаяли. Тогда все вдруг поняли, как здорово мы прошли эти дни, как красив был наш маршрут и как открыт и добр к нам Южный Урал. Тогда мы поняли, как мы хотим еще.